(непридуманная история)
Каждый день она сидит на лавочке под развесистой липой во дворе. Неизменно в синем фланелевом халате, в клетчатом платке под бороду. Маленькая согбенная бабулечка с уставшими глазами. Она смотрит мимо этого ликующего сентябрьского дня с его позолоченой листвой, россыпью каштанов на дорожке, шумом машин и бесконечной людской суетностью. Она словно в ином измерении, то ли в воспоминаниях, то ли в полузабытьи.
…Гибкая загорелая барышня сжимает в горячих руках охапку луговых цветов. Она красива, она блистательна в своей молодости. На деревенском фесте нет грациозней девушки, нет лучше плясуньи, чем Маша. Да и работницы тоже: ловкие, крепкие у нее руки, не знающие устали в нелегкой крестьянской работе.
Бабулечка закрывает глаза. Молодость, словно призрак, назойливо зовет в прошлое, где не болит разбитое работой и болезнью тело, где жив ее дорогой Костя, где столько силы, легкости, любви. Она, дитя послевоенного времени, умела радоваться жизни. Пусть голодно, пусть свадебное платьице из ситца, все равно у нее было счастье.
– Ивановна, ты там живая? – окликает из-за забора соседка. – Я скоро приду, супчик разогреем, не скучай.
И снова тишина, и только таинственный шепот липы-подружки и одиночество – тягучее, липкое, бесконечное, как этот новый день. Память словно одергивает штору с окна, вновь женщине видится или снится…
С мужем Костей жили дружно. Он работал в колхозе трактористом, Маша – дояркой. Трудились много, строили дом. Родился первенец Ванюшка, ладненький, прыткий, рыжие волосики-кудряшки. Второй сын Мишка, кареглазый крепыш, рассудительный не по годам, маленький такой мужичок. Она помнит все об их жизни до мелочей, как будто это случилось вчера или сегодня. Таково материнское сердце, не прекращающее любить ни на минуту, чувствующее через тысячи километров, понимающее и всепрощающее, даже свое забвение.
Муж Костя умер в мае, когда цвели тюльпаны и распускалась сирень, – от тяжелой пневмонии. Испуганные мальчишки (Ване было тогда 9 лет, Ми-ше – 7) прижимались к ней, как замерзшие воробышки. Маша прятала от них свою боль в сердце, поднимала детей одна (родителей тоже не стало): учила, лечила, заботилась, зарабатывала деньги. Бессонные ночи, отчаяние, слезы, ее женское счастье… Разве это имело значение? Она любила и растила сыновей, как умела – жертвенно, мужественно, преодолевая беды и тяготы, как покоряет горы отважный альпинист – одну за другой.
Мальчишки есть мальчишки: и хулиганили, и дрались, старшенький Ваня даже в милицию попадал. А Мишка однажды свалился в колодец, чудом спасли. У Маши тогда появилась первая седая прядь.
Скоро полдень, солнечной негой наполняется сад, пахнет яблоками и дымком – где-то поблизости жгут осенние листья.
– Мария Ивановна, а где ваши сыновья теперь? Проведывают ли, помогают?
– В России где-то, деньги зарабатывают, строители они у меня. Их семьи живут в Могилеве. Приезжают, но редко, некогда им. Иван в прошлом годе приезжал, с сыном, три дня был, забор ремонтировал, – лицо 85-летней женщины на мгновение словно озаряется. – Вообще я не обижаюсь, живу хорошо, соседка помогает. Мне ведь уже ничего не нужно, дело стариковское, лишь бы детям, внукам было хорошо.
Бабулечка отворачивает лицо и тихо плачет, неуклюже размазывая слезы по лицу. Она искренняя и беззащитная в своем горе, как ребенок. И я не знаю, как ее утешить.
– Очень хочется деток своих увидеть, – слышу ее слова. – Вот сижу и каждый день жду, жду… Они ведь приедут, правда?
Люди, не забывайте своих родителей. Пожалуйста!
Наталья СЕЛЕЗНЁВА.
